Сегодня в Украине – День памяти Героев Небесной сотни. Мы чествуем простых людей, которые погибли во время Революции Достоинства, защищая идеалы демократии и свободы, отстаивая европейское будущее Украины. 20 февраля 2014 года на Институтской улице в Киеве силовые подразделения режима Януковича расстреливали протестующих. Погибли около ста человек.
Прошло шесть лет. И, увы, до Европы нам ой как далеко. Поэтому нередко можно услышать, что Герои из народа погибли зря. Мы уверены, что не зря! Наша память устроена так, что в ней остается только хорошее. Спросите людей, чем им запомнилось советское время. Большинство ответит – дешевой коммуналкой и колбасой по 2,10. Об очередях за этой колбасой и тотальном дефиците на все мы как-то уже подзабыли. Так же, как о живой мумии Брежневе, увешанной множеством наград. Забыли о тоталитаризме, отсутствии свободы слова, когда могли запросто посадить за анекдот. Герои Небесной сотни отдали свои жизни, чтобы все это никогда не повторилось. Корреспондент «НМ» собрал истории читателей, которые уж точно не жалеют об утраченном «совке».
ДОНОС ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Татьяна ДЕРИПАСКА: — Я ребенком ходила с мамой в магазин достать чего-нибудь из еды, кроме хлеба и кефира. Мне было лет шесть-семь, помню, давали масло, порезанное на куски и завернутое в бумагу — по одному куску в руки. Вывозили небольшую тележку, и все хватали себе, бывало, не успевали. Мама наше масло отдала мне — я стояла в сторонке, чтобы не задавили в толкучке, а сама пошла добыть еще кусочек. Ко мне подошел здоровый мужик и стал отбирать это масло. Вот такая сытость была. Мы ели то, что передавали родственники из села, в магазинах ничего не было.
А работы в поле? У мужа в Узбекистане, например, повинность была в школе. Собирали хлопок, оставшийся после уборки комбайнами. Патрули могли запросто остановить автобус или машину, проезжавшие мимо поля, — неважно, куда ты едешь, на похороны, в ЗАГС, больницу, — и заставляли собирать. Пока норму не сдашь, не отпускали.
О человечности вообще не слышала. Председатель колхоза забирал хлеб домашним свиньям, а людям не хватало. Мой дядя попрекнул его этим на собрании. А ночью за ним пришли, и больше мы его не видели. Позже узнали, что председатель написал на него донос-кляузу.
ТУФЛИ В ЛОТЕРЕЮ
Людмила БОНДАРЕНКО: — Я руку сломала из-за того, что туфли были с искривленным задником. Бегала и упала. Потом мама на работе в школе выиграла в лотерею чешские кожаные туфли, как раз мой размер. Какие же они были чудесные и удобные, до сих пор их помню.
В селах и маленьких городках было пусто в магазинах. Помню черную халву и черствые пряники, очереди за молоком. Брат в середине 80-х шел в первый класс, а школьную форму негде было купить. Родственник ехал в Москву по делам, и мама попросила его привезти костюм. Привез красивый, синий – в таких ходили единицы, в основном у всех были коричневые. Но форма оказалось велика. Пришлось перешивать.
КОНФЕТЫ ЗА ТАБУРЕТКУ
Наталья ИВАНИЦКАЯ: — Я хорошо запомнила, как с папой ночью стояли в очереди за кухонным столом и табуретками. Когда подошла наша очередь, взяли стол и семь оставшихся табуреток. Стоявший за нами мужчина очень расстроился, и папа отдал ему одну табуретку. Тот на радостях побежал куда-то и принес мне конфет. А еще тогда мы умудрились взять парту и стул.
Мама рассказывала, как стояла две ночи в очереди за зонтиком. С продуктами было проще — папа работал на теплоходе и часто привозил вкусняшки.
В ЛАГЕРЬ ЗА ПЯТЬ КУСКОВ МЫЛА
Ирина БЕЖАНОВА: — Моя бабушка работала в магазине. Как-то туда завезли много продукции, а грузчиков то ли не дали, то ли их и не было вообще. Бабушка попросила какого-то мужчину помочь ей. Вместе за ночь они перенесли весь товар. На вопрос, чем рассчитаться с помощником, попросил мыло – работал шахтером и положенных двух кусков вечно не хватало. Она дала мужчине пять брусков, а его жена вынесла три из них на базар. Там ее задержали за спекуляцию, спросили, где взяла товар. Женщина рассказала. Бабушке дали срок, какой — уже не помню.
Попала она в лагерь в Сибири. Благодаря веселому характеру легко находила общий язык с окружающими. Спустя какое-то время ее назначили табельщицей, то есть она могла относительно свободно передвигаться по территории. Крутилась как могла. В лагере были различные цеха, в том числе швейные и обувные. В швейном ей отдавали остатки ткани, из которых она плела половички. Из отходов делала валенки. Ходила в лес за грибами и перерабатывала их. Как и куда она все это сбывала, не знаю. В цехах бабушку любили и уважали, поэтому по блату шили туфли, платья, пальто. И когда она вышла на свободу, у нее было два чемодана одежды, обуви и даже деньги. Одета была в шикарное по тем временам пальто.
По дороге домой пара молодчиков увидели бабушкин скарб и отобрали. Она расплакалась, видимо, сказала, что из лагеря возвращается. Тогда парни вернули чемоданы еще и до дома провели, чтобы никто больше ее не тронул. Оказывается, они решили, что она «расхититель социалистической собственности», такую не грех и ограбить.
ОДНИ ДЖИНСЫ НА ВСЮ СЕМЬЮ
Юлия ГУРЬЕВА: — Папа привез себе импортные, когда мне было три года. Долго носил, и они протерлись. Мама распорола, вырезала потертости, сшила и сама носила, пока они опять не протерлись. Снова распорола и вырезала протертое. Так в одиннадцать лет я стала обладательницей модных джинсов «Вранглер».
Еще, помню, пальто распарывали, отпаривали и перешивали. Добавляли аксессуары и вуаля – ты снова модник. У меня в 16 лет было пальто, сшитое из остатков трех других. Сейчас на ребенка такое ни за что не надеть.
Дефицит хорошо помню. Не было продуктов, средств гигиены. Советские прокладки – отдельная история. Как только их завозили в аптеку – начинался ажиотаж и скандал. Прокладка без липкого слоя и крылышек – просто кусок ваты в тонкой ткани, из такой сейчас медицинские одноразовые халаты шьют. Нижний слой — такая же ткань, как и верхний, никакой клеенчатой материи. Такие гигиенические пакеты были очень неудобными, при ходьбе постоянно съезжали.
ПРОКЛАДКИ И ТАМПОНЫ ИЗ СЕЛА
Татьяна КАРПОВА: — Моя бабушка из глухого села в Винницкой области. На отшибе один магазин, но в нем было все: в городе — пустые прилавки, а в сельском магазине — прокладки и даже диковинка – тампоны. Школьную форму мне мама покупала в этом магазине, красивую, синюю, и еще мокасины. В городе это невозможно было достать.
Сестра моей бабушки работала заведующей магазином в небольшом городе. Она передавала нам конфеты и колбасу, поэтому дефицита сладкого и вкусного не было. Я обожала «Птичье молоко» и «Стрелу». Те годы можно любить только за то, что наши бабушки были живы — и это счастье. Хорошо помню их фото, где они молодые на природе, на море отдыхают, счастливые. Да, было трудно, но они верили, что идут к лучшему, что строят счастливую страну и скоро будут жить хорошо.
ЗА КОЛБАСОЙ С НОМЕРОМ НА РУКЕ
Марина ВЛАСОВА: — У брата в одиннадцать лет резко выросла нога. В магазинах не было вообще никакой обуви. Зима, брат практически босой, а в Москву командировок не предвиделось. И, о чудо, — в центральный универмаг завезли ботинки на меху. У входа жуткая давка, очередь. Мама со слезами на глазах попросила продавца, чтобы она тихонько впустила моего брата, потому что ботинки нужны позарез. Продавщица поднимает загородку и говорит: «Мальчик, проходи!» Он стоит. Мама, понимая, что в любой момент в очереди может возникнуть скандал, подталкивает его: «Иди!» А он в ответ: «Я не могу, я честный!» Смеялись все, ботинки честному достались.
Самыми уважаемыми людьми были продавцы, потому что они имели доступ к дефицитам. Любимыми ученицами моей учительницы были дочери продавца из галантерейного магазина и товароведа с продуктовой базы.
Папа был летчиком в Аэрофлоте и вместо отдыха, пока самолет заправляли, бегал по продуктовым магазинам. Он жалел маму, не хотел, чтобы она стояла в очередях, и привозил буквально все: хлеб из Киева, колбасу копченую, венгерских курей, молоко в картонных упаковках из Москвы, пельмени из Минска, куриное фрикасе из Ленинграда, мандарины из Сухуми. В Сочи брал очень вкусные мороженые блинчики с мясом. А у нас за колбасой по 2,10 нужно было стоять часовую очередь в гастрономе. У каждого на руке был ручкой написан номер. Мама просила жену папиного второго пилота, которая работала на мебельной базе, помочь с покупкой письменного стола, та рассмеялась и озвучила двойную цену.
ПОСТРАДАЛА ЗА ГОРБАЧЕВА
Ольга ГОРБАЧЕВА: — У моих родителей свадьба была в 1984 году, как раз Андропов умер. Удивительно, что вообще разрешили праздновать. Мама рассказывала, как шли по улице, а из окон черные флаги свисали. А еще мама взяла папину фамилию, но не могла к ней привыкнуть. Она смешная, честно говоря, ее ни бабушка, ни тети не брали. А мамина фамилия до замужества была Горбачева. Пошла она менять фамилию обратно на девичью. Столько комиссий пришлось пройти, прям допросы устраивали.
В САДИКЕ УГРОЖАЛИ НОЖОМ
Оксана НАКОНЕЧНАЯ: — Хорошо помню советский детский сад. Серая манка, раскладушки вместо кроватей, игрушки на шкафах только для комиссии, все сидели на стульчиках, а кто-то (обычно я, потому что умела читать) рассказывал сказку. Я ненавидела садиковскую еду, потому что запихивали насильно. Один раз я отказалась есть, тогда воспитательница застелила стол белой простынкой, положила посередине нож и сказала: «Если не съешь, разрежем тебе живот и посмотрим, почему ты так плохо кушаешь». Я ответила, что моя мама их убьет. Воспитатель схватила меня за руку, вышвырнула из-за стола и с криком отправила спать. Вечером я все рассказала маме, она закатила скандал, меня больше не трогали.
На всю жизнь у меня травма с едой, даже когда муж ласково пытается чем-то угостить, я дергаюсь. Еще помню политинформацию в школе. По дороге повторяла сто раз, но спросонья все забывала. Мама советовала сжать руку в кулак, тогда сразу вспомню слово «руководитель». И у доски, когда забывала, везде лепила этого руководителя. Учительница махала рукой: «Ладно, садись».
Неработающие негласно подвергались осуждению, в школе стыдно было признаться, что у тебя мама не работает. Домохозяйки не считались тунеядками. В законе было прописано насчет «замужних женщин, занимающихся домашним хозяйством, уходом за детьми или больными членами семьи». Но на таких женщин смотрели косо.
ВМЕСТО ШКОЛЫ – В ОЧЕРЕДЬ ЗА САХАРОМ
Ирина ПОЛЕВАЯ: — Я с мамой ночь дежурила в очереди, чтобы купить сахар. Утром она бежала на работу, а я вместо школы покупала сахар. Ничего хорошего лично я об СССР не помню. Родилась в 1969 году. Отец — офицер, мы жили в разных странах, в том числе в Чехии. Когда переехали в Украину, так плакала, хотела обратно. Уже тогда там были разные сыры, йогурты, а здесь одна серость. Потом, конечно, привыкла. Ко мне друзья ходили в гости, как на экскурсию, я им показывала цветные карандаши в железных коробках и наборы циркулей.
Катерина МАХОВА, фото из личных архивов героев