Каково это, когда ты вдруг узнаешь, что в твоей семье есть маньяк-убийца? Как себя чувствуют остальные члены семьи и жители дома? Не было ни дня, чтобы я не думала об этом.
Я постепенно узнаю все больше фактов из истории своей страны, и порой мороз продирает наждаком по коже. Ведь «мы ничего не знали» — это даже не отговорка, это мантра, самовнушение, утешающая колыбельная, которую ребенок поет себе в темной комнате. «Нет-нет, — поет он, — моя мама не злодей, не убийца, вы все врете…»
Кто-то шепчет ее еле слышно, а другой кричит это в голос. До пены, до рвоты от запоздалого страха. Это неправда, неправда, неправда…
А из темноты встают лица и имена. Мандельштамы, Бергманы, Капнисты, Меерхольды… Эшелоны татар в Казахстан, эшелоны немцев на Крайний Север, эшелоны украинцев на Дальний Восток. Многоголосый звук колес сливается в грохот пулеметов, удары сердца перед казнью, стук сбитых в кровь кулаков в железную дверь камеры. И хочется отвернуться, закрыть глаза и уши, запеть песенку про «вы все врете», придумать кучу оправданий всем на свете преступлениям, лишь бы не пускать в себя этот кошмар, иначе можно сойти с ума. Этот обманчиво легкий путь часто выбирают, чтобы не взрослеть, чтоб защитить себя от душевной травмы. Потому что, узнав многое о своей стране, мы уже не сможем вернуться и запереться в своей глухой раковине, как невозможно закрыть птицу обратно в яичной скорлупе.
Я снова открываю расстрельные списки. Читаю имена детей и взрослых, мужчин и женщин. 25 лет, 17 лет, 89 лет… Живые жители города Екатеринослава, они растили детей, смеялись, смотрели спектакли в Летнем театре, покупали фрукты и зелень в лавке напротив своего дома. А потом к ним пришел Некто, и велел явиться с личными вещами…
Через почти сотню лет этот Некто опять и опять ставит тебя перед выбором — оправдать ли кровавое преступление. Хотя на самом деле выбор тоже обманчив, ведь решение только одно. Нам придется пройти через огромные волны своего и чужого отчаяния, гнева, неприятия, бессилия, чтобы признать — да, это БЫЛО. Чтобы научиться скорбеть одним своим сердцем по миллионам убитых и замученных, искренне зажигать свечи в дни памяти, чувствовать боль целых народов как незаживающую рану своей семьи.
И тогда мы никогда не повторим этого.
